– Ну что, Азамат, – говорю, – ты признаешь, что не надо было брать столько вещей?
– Я признаю, что они тебе не понадобились, – аккуратно отвечает он. – Но ведь нам ничем не помешало то, что они были с собой, правда?
Я закатываю глаза.
– Я тебе что, младенец, мне сменные пеленки с собой таскать везде? В следующий раз ничего лишнего, а то прям стыдно.
Кажется, это слово действует на него волшебно – он тут же серьезно соглашается и больше не спорит. Я начинаю прикидывать, что пойдет в салон, а что в багажник, и оказываюсь перед неразрешимой проблемой.
– А как мы возьмем лошадей?
Азамат фыркает чаем.
– Уж не в багажнике, это точно. Ты что, Лиза, как мы их возьмем? Их отправят на пароме в Долхот, а оттуда монорельсом до нас. Через несколько дней приедут.
– А… тут есть монорельс? – удивляюсь я. Как-то у меня плохо укладывается в голове, как муданжцы умудряются сочетать свеженькие земные удобства с первобытнообщинным строем в головах.
– Есть, конечно. От всех больших городов к столице и кольцевой. Вот если от Долхота в Сирий ехать, то рельс проходит прямо под горами, по пещерам. Ох и красиво там… надо будет летом съездить, сейчас это направление почти не работает, весной много обвалов бывает. А если ехать на Орл, то под водой. Там прозрачный туннель прямо в толще воды, а по нему вагончики бегают. Можно на всяких морских гадов посмотреть. Красота, в общем. Да и обычный монорельс неплох. Я всегда из столицы к матери ездил, а не летал. Уж очень там леса живописные… сидишь в поезде, а по обе стороны такие деревья гигантские, почти вплотную. Иногда под вывернутым корнем проезжаешь. Те горы, что тянутся от Ахмадхота до Худула, – они самые старые на всем Муданге. И растения там тоже древние. А я в детстве обожал все древнее.
У меня аж слюнки текут, так хочется поскорее все это увидеть. Правда, неплохо бы дождаться весны, чтобы полазать по огромным корням да пощелкать цветочки – маме отправить фотки…
– Это у вас мать так далеко жила? – поражается северянин. – Это ж сколько у вашего отца денег было – ездить-то из столицы в Худул?
– Да он нечасто ездил, – смущается Азамат. – Но вообще, с деньгами у него было слава богам… – Азамат мнется, стараясь отойти от скользкой темы. – А мать, наверное, до сих пор жива. Она очень рано меня родила, да и если бы умерла, мне бы сказали.
– А она знает, что ты вернулся? – спрашиваю тихонько.
Он пожимает плечами.
– Вряд ли. Кто бы ей сказал?
– А ты сам?
– Я не говорил.
Я потерянно моргаю.
– Ты ей вообще давно последний раз звонил?
Он на меня странно смотрит.
– Я не уверен, что у нее есть телефон.
До меня начинает постепенно доходить.
– А ты… в принципе, когда с ней общался?
– До того как… – Он неопределенно взмахивает рукой в районе лица.
– А она вообще знает, что ты жив-то? – похолодев, спрашиваю я.
Он слегка приподнимает брови.
– Ну ей сказали, на что я стал похож. Вряд ли ей очень хочется на меня смотреть.
– Это ты так думаешь или она сама так сказала? – продолжаю допытываться я. Мы уже давно перешли на всеобщий, так что пастухи только переглядываются и недоумевают, о чем это мы.
– Я так думаю, – вздыхает он. – Ну ты сама посуди, если уж отец…
– Я совершенно не вижу тут связи. Или ты считаешь, что его кретинизм передается половым путем?
Азамат смотрит на меня с убийственной укоризной.
– Я просто хочу сказать, – поясняю я, – что твоя мать еще имеет шанс оказаться хорошим человеком. Во всяком случае, я бы не стала так категорично ее клеймить.
– Естественно, она хороший человек! – взвивается Азамат. – Она прекрасный человек, я ее очень люблю!
– Тогда какого ж черта ты ее игнорируешь? Ты поставь себя на ее место – она узнаёт, что ты ранен, а потом семь лет ни слуху ни духу! Семь долгих муданжских лет! Тебе не стыдно, вообще?
– Да на какого шакала я ей сдался?!
– Азамат, она твоя мать!Даже муданжская мать не может просто так наплевать на своего ребенка, не выродки же вы все тут, в самом деле!
Он еще плечами пожимает – ну в чем тут можно быть не уверенным?!
– Отец же смог.
– Так то отец! Он тебя не рожал! А материнский инстинкт никакая внешность не спугнет!
– Ну хорошо, – перебивает меня Азамат повышенным голосом. – И что ты теперь предлагаешь? Семь лет уже прошло, их не вернуть.
– Во-первых, выясни ее телефон и позвони.
– И что я ей скажу?
Пастухи поняли, что с ними больше никто разговаривать не собирается, и начинают расползаться по своим шатрам.
– Во-первых, что ты жив и здоров. Во-вторых, спросишь, как она сама, здорова ли, не нужно ли ей чего. А там уж смотря что ответит.
– Ладно, – вздыхает он и не двигается с места.
– Ну и чего ты сидишь? Звони уже!
– Что, сейчас, что ли?
– А почему нет?
Он, не сводя с меня оторопелого взгляда, достает телефон и несколько расслабляется.
– Сети нет.
Состроив ехидную улыбочку, я протягиваю ему хвост от пистолетика. Не отвертишься, дорогой.
Звонит он брату. Тот долго вообще не может понять, что и зачем от него требуется. Видимо, тоже давненько с матушкой не общался. Наконец Азамат говорит «понятно» и прощается.
– Она теперь живет не в Худуле, а в деревеньке на побережье, и связи там практически нет. Арон ее номера не знает, но даже если бы знал, все равно вряд ли удалось бы дозвониться.
– Ясно, – вздыхаю я. – А название деревни он сказал?
– Да…
– А найти ее ты сможешь?
– Ну да, а что ты…
– Я предлагаю прямо сейчас туда полететь.
– Лиза, это часов семь отсюда!
– Заодно поучишь меня управлять унгуцем. А то я сегодня чуть не рехнулась, как тебя искать да как выбираться, если с тобой что случится, не дай бог.
– Лиза, но я со всеми договорился, что завтра уже буду дома!
– Вечером будешь.
– Но тренировка!
– Ну вот что. Я понимаю, что ты ухватишься за что угодно, чтобы только не навещать маму. Так что я тебе повышу мотивацию. Есть кое-что, чего ты обо мне не знаешь, хотя очень хотел бы узнать. Пожалуй, когда узнаешь, это перевернет всю твою жизнь. Но пока ты не навестишь маму, я тебе ничего не скажу.
Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Ты все-таки имеешь какое-то отношение к Укун-Тингир?
Я приподнимаю брови и безжалостно отчеканиваю:
– Не ска-жу.
Он изучает меня еще с минуту, потом встает, проходится по шатру. Потом берется за телефон и выбирает контакт.
– Алтонгирел? Слушай, я задержусь еще на день. Предупреди всех, чтобы зря не ездили…
Управлять унгуцем несложно, если рядом сидит Азамат и доходчиво объясняет, какой рычажок для чего. Оказывается, что добрая половина всех значков на панели не имеют никакого отношения к управлению, а вовсе даже являются охранными символами, типа как у нас народ иконы, могендовиды и нэцке по кабине расклеивает. Вокруг навигатора символы богов-погодников, на рулевом рычаге обереги от невнимательности, на контроле взлета и посадки молитва богу гостеприимства. Впрочем, после предварительного ликбеза, успешного взлета и получаса полета я вполне овладеваю управлением и без подсказок. Погода по-прежнему хорошая, ведет меня внятный и правдивый электронный навигатор, Азамат тихо скрипит зубами на соседнем сиденье.
– А твоя мама любит рыбу? – внезапно спрашивает он меня.
– Терпеть не может, – озадаченно отвечаю я. – А что?
– Да так… – отмахивается он. Потом, помолчав, снова спрашивает: – А волосы она длинные носит?
– Ты же видел фотки.
– Ну мало ли…
– Недлинные, как у меня примерно.
– Ясно. А…
– Азамат, если ты этими расспросами пытаешься выморщить из меня ответ на свой вопрос, то можешь не надеяться.
Он разоблаченно вздыхает.
– Ты можешь мне хотя бы объяснить, зачем тебе непременно надо, чтобы я встретился с матерью? Ты ведь понимаешь, что у вас принято поддерживать более близкие отношения с родственниками, чем у нас.